(Его) Аляска
А я говорил: бросай филфак, поехали на Аляску.
Заведём у юрты двенадцать собак, в полозья врежем коляску.
Будем встречать ледяной рассвет консервами из Канады,
Будем разглядывать волчий след, одеваясь в овечьи латы.
Какая теория прозы, ты что? А там океан и горы.
Там ветер смешался с водой и мечтой, порвав скалистые шторы.
Большая медведица ловит в воде звёздную жирную рыбу.
Там дорога из "где-то" ведёт в "нигде", минуя посёлок "либо".
Я точно тебе говорю: бросай. Ты видишь? Сегодня лето!
А ты собираешься что-то писать, учишь свои билеты,
И время на кофе и туалет, да кошку в комочке меха.
А нужен всего-то один билет, чтобы уйти, уехать.
Там будут живые: Ахматова, Блок - в виде цветных водопадов.
А по выходным там гуляет Бог. Любит, до полураспада.
Там всё, что ты даже не сможешь прочесть, можно потрогать руками.
Но вот ты заводишь будильник на шесть, говоришь, что завтра экзамен.
А я повторяю: поедем со мной к луне цвета спелой клюквы.
Хватит глотать, разбавляя слюной, чужие смыслы и буквы.
Поедем. Там тихо стучат топоры, бурлит золотая тина.
Там валят деревья в реки бобры, отстраивая плотины.
Засыпаешь. И книги твои храпят с чистых беспыльных полок.
Засыпаешь. Висит Иисус распят, поскольку тоже филолог.
Выхожу от тебя и российский флаг закрывает собой звезду.
Через время я нагружу собак и огней тебе привезу!
Чтобы было чем жечь а-четыре, а-три, и тетрадки и книжный шкаф.
Привезу медведицу: вот, посмотри. Не понравится - спрячу в рукав.
Я оставлю юрту с дубовым столом Экзюпери-пилоту.
Но, наверное, ты получишь диплом и устроишься на работу.
Что толку: творил, шевелил, бубнил, боролся с душой и с тушей?
И всё говорил, говорил, говорил, и требовал: слушай, слушай!
А, может, не нужно собак и юрт, не нужен рассветный мак...
Послушай, чего там вообще сдают?
Хочу поступить на филфак.
Андрей Гоголев
(Ее) Аляска
Ну ладно, допустим я брошу всё, допустим с тобой поедем,
допустим, я буду тебе женой и матерью нашим детям,
допустим ладно, всё хорошо, Аляска, всё-таки штаты,
допустим уйдём в припрыжку, пешком, под крики: "куда? куда ты?"
Допустим, адью, гудбай филфак, пусть пыль ложится на полки,
а книжки я отнесу на чердак, с моим универом футболки
отдам на тряпки стирать с доски священное имя Пушкин,
оставлю всех умирать с тоски. Помою пустые кружки,
не выпью ни с няней, ни с мамой, ни с кем, и не заберу документы
не оставлю следов на часах в песке, перережу путь киноленты,
где грустно и скучно, но всё про меня, где каждый мой шаг — ошибка.
Запрягай собаку, медведя, коня и гони, но, пожалуй, не шибко,
а так, чтобы я смогла разглядеть уменьшающиеся окна,
чтоб можно было рукой задеть древесные руки, около
около места, где я росла, где первую книжку читала,
где памятник бабе с осколком весла с торчащим куском металла.
Я весь этот город возьму с собой, упакую под синус сердца
свой дом, непонятную хрень с трубой, державу, если удержится,
старый, запущенный летний сад, скамейку с надписью "шыло",
не для того, чтоб хотелось назад, а чтобы всё это жило
во мне, и не гибло, не гибло нет, и чтобы оно не старело,
и чтобы когда распадётся скелет вот этого города, мелом
я начерчу на скале: вот тут стояли качели, а это
летом ставили нам батут, мы тут прыгали летом,
и так я вспомню сколько могу, побываю у всех, соседям,
расскажу про местную тундру-тайгу. Запрягай. Прежде, чем поедем
я тебя попрошу, оставайся здесь и позволь я тебя запомню.
Ты можешь наплесть мне любую лесть, залесть в любую икону —
я поверю, приму тебя целиком, будь ты хоть Каин, Иуда,
обещай, что обратно не будешь влеком, что не вернёмся оттуда,
оттуда, где тихо стучат топоры, бурлит золотая тина,
где валят деревья в реки бобры, отстраивая плотины,
где всё, что я не смогу прочесть я смогу потрогать руками,
где можно даже в колодец залесть и смотреть из него Мураками,
да что Мураками? Ахматова, Блок в виде полярных сияний,
на отпуск туда приезжает бог выпивать как в былое, с няней.
Как в тебе всё это, пускай во мне всё останется так, как было.
Посидим на дорожку в лунном огне, на скамейке с надписью "шыло".
март, 2015